Слушай, у меня есть, без пизды, охуенная идея! – муж пнул меня куда-то, под жопу коленкой, и похотливо добавил: — Тебе понравится, детка.
Детка?!!!!!
Блядь, тому, кто сказал, что бабам нравится эта «пидорская привычка» называть нас детками – надо гвоздь в голову вбить.
Вы где этому научились, «АнтониоБандеросы» сраные?
Лично я за “детку» могу и ёбнуть — в гычу. И за попытку сунуть язык в моё ухо, и сделать им «бе-бе-бе, я так тебя хачю» – тоже.
И, сколько не говори, что это отвратительно и ни хуя, ни разу, не эротично – реакции никакой.
— Сто раз говорила: не называй меня деткой! – я нахмурила брови, и….скрипнула зубами.
– И идея мне твоя по хуй. Я спать хочу.
— Дура ты. – Обиделся муж. У нас сегодня вторая годовщина свадьбы. Я хочу разнообразия и куртуазности.
Сегодня. Ночью. Прям — щас. И у меня есть идея, что немаловажно.
Вторая годовщина свадьбы – это, конечно, пиздец какой праздник. Без куртуазности и идей ну никак нельзя.
— Сам мудак. В жопу всё равно не дам. Ни сегодня ночью. Ни прям щас. Ни завтра. Хуёвая идея, если что.
Муж оскорбился:
— В жопу?! Нужна мне твоя срака — сто лет! Я ж тебе про разнообразие говорю. Давай поиграем?
Охуеть. Геймер, бля. Поиграем. В два часа ночи.
— В дочки-матери? В доктора? В прятки? В «морской бой»?
Со мной сложно жить. И ебацца. Потому в оконцовке муж от меня и съёбся.
Я ж слова в простоте не скажу. Я ж всё с подъебоном…
— В рифмы, бля! – не выдержал муж. Пакля!
— Хуякля. – На автомате отвечаю, и понимаю, что извиниться б надо…
Годовщина свадьбы ведь. Вторая. Это вам не в тапки срать. – Ну, давай поиграем, хули там. Во что?
Муж расслабился. До пиздюлей сегодня разговор не дошёл. Уже хорошо.
— Хочу выебать школьницу!
Выпалил, и заткнулся.
Я подумала, что щас – самое время дать ему в морду, но не смогла,
повисла тягостная пауза…
— Еби, чё там… Я тебе потом в КПЗ буду сухарики и копчёные окорочка, через адвоката передавать. Как порядочная….
Супруг в темноте поперхнулся:
— Ты ёбнулась? Я говорю, что хочу как будто бы выебать школьницу! А ей будешь ты.
Да гавно вопрос! Чё нам, кабанам? Нам что свиней резать, что ебацца – лишь бы кровища…
В школьницу поиграть слабо во вторую годовщину
супружества что ли? Как не хуй делать!
— Ладно, уговорил. Чё, делать-то надо?
Самой уж интересно, что пиздец.
А тут всего делов-то: в школьницу поиграть!
Ну, значит, Вова начал руководить:
— Типа так. Я это вижу вот как: ты, такая школьница, в коричневом
платьице, в фартучке, с бантиком на башке, приходишь ко мне домой пересдавать математику.
А я тебя ебу У меня как раз тут до хуя школьных платьев висит в гардеробе. На любой вкус. А фартуков, как у дурака
фантиков. И бант, разумеется, есть. Парадно-выгребной.
Идея, если ты не понял, какая-то хуёвая.
Ни зачёт, Вольдемар.
— Не ссы. Мамин халат спиздить можешь? Он у неё как раз говнянского цвета, в темноте за школьное платье прокатит.
Фартук на кухне возьмём.
По хуй, что на нём помидоры нарисованы. Главное – он белый. Бант по хуй, и без банта сойдёт. И ещё дудка нужна.
Какая, бля, дудка????????? Дудка тебе на хуя?????
— Халат спизжу, не хуй делать. Фартук возьму. А дудка зачем?
— Дура. – В очередной раз унизил мой интеллект супруг, – в дудке вся сила.
Это будет как бы горн. Пионерский. Сечёшь? Это фетиш такой. И
фаллический как бы символ.
Секу, конечно. Мог бы и не объяснять. В дудке – сила. Это ж все знают.
В темноте крадусь на кухню, снимаю с крючка фартук, как крыса «Шушера» тихо вползаю в спальню к родителям, и тырю мамин халат говняного цвета.
Чтоб быть школьницей. Чтоб муж был счастлив. Чтоб пересдать ему математику.
— А разве ваша вторая годовщина свадьбы проходила как-то
по-другому? Ну и мудаки.
В тёмной прихожей, натыкаясь сракой- то на холодильник, то на вешалку, переодеваюсь в мамин халат, надеваю сверху фартук с помидорами, сую за щеку дудку, спизженную, стыдно сказать,
у годовалого сына, и стучу в дверь нашей с мужем спальни:
— Тук-тук. Василиваныч, можно к вам?
— Это ты, Машенька? – отвечает из-за двери Вова-извращенец, — Входи, детка.
Я выплёвываю дудку, открываю дверь, и зловещим шёпотом ору:
— Сто первый раз говорю: не называй меня деткой, удмурт!!! Заново давай!!!
— Сорри… — доносится из темноты, — давай сначала.
Сую в рот пионерский горн, и снова стучусь:
— Тук-тук. Василиваныч, к Вам можно?
— Кто там? Это ты, Машенька Петрова? Математику пришла пересдавать?
Заходи.
Вхожу. Тихонько насвистываю на дуде «Кукарачю». Марширую, по-пионерски.
И — охуеваю.
В комнате горит ночник. За письменным столом сидит муж. Без трусов, но в шляпе.
Вернее, в бейсболке, в галстуке и в солнечных очках. И что-то
увлеченно пишет.
Оборачивается, видит меня, и улыбается:
— Ну, что ж ты встала-то? Заходи, присаживайся. Можешь подудеть в дудку.
— Васильиваныч, а чой — та вы голый сидите? – спрашиваю я, и, как положено школьнице, стыдливо отвожу глаза, и беспалева дрочу дудку.
— А это, Машенька, я трусы постирал. Жду, когда высохнут. Ты не
стесняйся. Можешь тоже раздеться. Я и твои трусики постираю.
Вот пиздит, сволочь… Трусы он мне постирает, ага. Он и носки свои сроду никогда не стирал. Сука
Задираю мамин халат, и показываю мужу пизду. В подтверждение, значит.
Быстро так показала, и обратно в халат спрятала.
За солнечными очками не видно выражения глаз Вовы, зато выражение хуя более чем заметно. Педофил, бля…
— Замечательно! – шепчет Вова, — Математика – это наше всё. Сколько будет трижды три?
— Девять. – Отвечаю, и дрочу дудку.
— Маша! – Шёпотом кричит муж, и развязывает галстук. – ты гений! Это же твёрдая пятёрка без пизды!
Теперь второй вопрос: ты хочешь потрогать мою писю, Маша?
— Очень! – с жаром отвечает Маша, и хватает Василиваныча за хуй, — Пися – это вот это, да?
— Да! Да! Да, бля! – орёт Вова, и обильно потеет. – Это пися! Такая вот, как ты видишь, писюкастая такая пися!
Она тебе нравится, Маша Петрова?
— До охуения. — отвечаю я, и понимаю, что меня разбирает дикий ржач. Но держусь.
— Тогда гладь её, Маша Петрова! То есть — на хуй! Я ж так кончу. Снимай трусы, дура!
— Я без трусов, Василиваныч, — напоминаю я извру, — могу платье снять. Школьное.
Муж срывает с себя галстук, бейсболку и очки, и командует:
— Дай померить фартучек, Маша — бля!
Нет проблем. Это ж вторая годовщина нашей свадьбы, я ещё помню. Ну, скажите мне – кто из вас не ебался в тёщином фартуке
во вторую годовщину свадьбы – и я скажу кто вы.
— Пожалуйста, Василиваныч, меряйте, снимаю фартук, и отдаю Вове.
Тот трясущимися руками напяливает его на себя, снова надевает очки, отставляет ногу в сторону, и пафосно вопрошает:
— Ты девственна, Мария? Не касалась ли твоего девичьего тела мужская волосатая ручища?
Не трогала ли ты чужые писи, за батончик Гематогена, как путана?
Хрюкаю…..Давлюсь.
Отвечаю:
— Конечно, девственна, учитель математики Василиваныч. Я ж ещё совсем маленькая. Мне семь лет завтра будет.
Муж снимает очки, и смотрит на меня:
— Бля, ты специально, да? Какие семь лет? Ты ж в десятом классе, дура!
Тьфу, теперь хуй упал. И всё из-за тебя.
Я задираю фартук с помидорами, смотрю, как на глазах скукоживается Вовино барахло, и огрызаюсь:
— А хуле ты меня сам сбил с толку? «Скока буит трижды три?» Какой, бля, десятый класс?!
Вова плюхается на стул, и злобно шепчет:
— А мне что, надо было тебя просить про интегралы рассказать?! Ты знаешь чё это такое?
— А на хуя они мне?! – тоже ору шёпотом, — мне они даже в институте на хуй не нужны были !
Ты ваще, что собираешься делать? Меня ебать куртуазно, или
алгебру преподавать в три часа ночи?!
— Я уже даже дрочить не собираюсь. Дура!
— Сам такой!
Я сдираю мамашин халат, и лезу под одеяло.
— Блять, с тобой даже по ебацца нормально нельзя! – не успокаивается муж.
— Это нормально? – вопрошаю я из-под одеяла, и показываю ему фак, — Заставлять меня дудеть в дудку, и наряжаться в хуйню разную?
«Ты девственна, Мария? Ты хочешь потрогать мою писю?»
Сам её трогай, хуедрыга!
И спасибо, что тебе не приспичило выебать козлика!
— Пожалуйста!
— Ну и всё!
Знатно поебались. Как и положено в годовщину-то. Свадьбы. Куртуазно и разнообразно.
В соседней комнате раздаётся детский плач. Я реагирую первой:
— Чё стоишь столбом? Принеси ребёнку водички!
Вова, как был – в фартуке на голую жопу, с дудкой в руках и в солнечных очках, пулей вылетает в коридор.
… Сейчас сложно сказать, что подняло в тот недобрый час мою маму с постели…
Может быть, плач внука, может, жажда или желание сходить
по ссать… Но, поверьте мне на слово, мама была абсолютно не готова к тому, что в темноте прихожей на неё налетит голый зять в кухонном фартуке, в солнечных очках и с дудкой в руке, уронит её на пол, и огуляет хуем по лбу…
— Славик! Славик! – истошно вопила моя поруганная маман, призывая папу на подмогу, — Помогите! Насилуют!
— Да кому ты нужна, ветошь? – раздался в прихожей голос моего отца.
Голоса Вовы я почему-то не слышала. И мне стало страшно.
— Кто тут? Уберите член, мерзавец! Извращенец! Геятина — мерзкая!
Мама жгла, без пизды.
— Отпустите мой хуй, мамаша… — наконец раздался голос Вовы, и в щель под закрытой дверью спальни пробилась полоска света.
Вове наступил пиздец.
Мама визжала, и стыдила зятя за непристойное поведение, папа дико ржал, а Вова требовал отпустить его член.
Да вот хуй там было, ага. Если моей маме выпадает счастье до рваться до чьего-то там хуя – это очень серьёзно.
Вову я жалела всем сердцем, но помочь ему ничем не могла.
Ещё мне не хватало получить от мамы пиздюлей за сворованный
халат, и извращённую половую жизнь. Так что мужа я постыдно
бросила на произвол, зная точно, ЧЕМ он рискует. Естественно,
такого малодушия и опёздальства Вова мне не простил, и за два месяца до третьей годовщины нашей свадьбы мы благополучно
развелись.
Но вторую годовщину я не забуду никогда.
Я б и рада забыть, честное слово.
Но мама! Моя мама.… Каждый раз, когда я звоню ей, чтобы справиться о её здоровье, мама долго кашляет, стараясь вызвать сочувствие, и нагнетая обстановку, в оконцовке всегда говорит:
— Сегодня, как ни странно, меня не били членом по щекам, и не тыкали в глаза дудкой. Стало – быть, жива.
Я краснею, и вешаю трубку.
И машинально перевожу взгляд на стенку. Где на пластмассовом крючке висит белый кухонный фартук.
С помидорами.
Я ж — пиздец какая сентиментальная…
12 октября 2008 год. В.Третьяков