Мой охранник позвонил мне через день и сказал, что хочет встретиться. Я обрадовался. Как раз была суббота, дел не было, так что мы легко договорились:
— В полтретьего на такой-то остановке. Пойдёт?
— Да-да, в полтретьего, — ответил он.
Время до полтретьего шло медленно. Я не представлял себе, какой будет эта встреча. Всё-таки он натурал. Сольёт он в меня по-быстрому и свалит к своей подруге хлебать борщ или останется со мной, чтобы поваляться голышом на диване, понежиться, потрепаться о том о сём? «Скорее всего, первое», — подумал я, но на всякий случай приготовил рыбу и салат, прикупил вина и подобрал лёгкую музыку.
Мы встретились на остановке в условленное время. Он ждал, так как, видимо, пришёл раньше. В гражданском, при свете дня он выглядел совсем по-другому, так что, подходя, я на секунду задумался, на фиг мне всё это надо. На нём были ужасающего вида джинсы с цыганского базара, белые туфли в дырочку с узкими длинными носами и узкая сиреневая рубашка с короткими рукавами под стать джинсам. Всё это дополнялось огромной, дичайшего вида спортивной сумкой «адидас» и маленькой кожзамовой сумочкой через плечо. Вместе с тем он явно был красавцем: стройный, высокого роста, с серьёзным лицом, носатый и кадыкастый. Из-под расстёгнутой рубашки — волосатая грудь. Крепкие руки, тоже волосатые, длинные жилистые пальцы, бритая налысо голова. На вид — лет 35 (это на десяток больше, чем мне)… Он стоял, как столб, посреди тротуара — заметный, но ничего особо не выражающий, отрешённый и одинокий. «Да, — подумалось мне, — за такими обычно и охотятся подруги с широкой пиздой и далеко идущими планами — чтобы заставить их консервировать огурцы, жрать один и тот же борщ три дня подряд, убираться в кладовке. Нюхать пизду, когда надо. А когда не надо, не нюхать… Или они, сука, делают нас такими?» Словом, выглядел этот мужик пугающе и прекрасно одновременно.
Я подошёл и поздоровался.
— Привет, — ответил он и протянул мне руку.
Рука была твёрдой и горячей. Я вспомнил о его таком же твёрдом и горячем хуе и немного попустился. В конце концов, какая разница, как он одет? Мы же будем голыми…
— Ну… пошли ко мне? — сказал я. — У тебя много времени?
— Вагон, — ответил он.
— Отлично.
Мы шли, болтая ни о чём, он курил. У него был приятный голос и мягкий украинский акцент. Мы прошли двор, вошли в подъезд, а когда оказались в лифте, он вдруг замолчал и стал в упор разглядывать меня.
— Что? — спросил я.
— Да так, ничё, просто смотрю. У меня для тебя есть кое-что.
— Я и не сомневаюсь, — сострил я.
— Да не, не тока это, — ответил он и заулыбался.
«Во всяком случае, он не глуп, — заметил я про себя Что он там притащил, интересно, в этой сумке? Бутылку кагора? Конфеты? Трусы с кружевами а-ля франсэ, чтоб веселей было? Что там обычно входит в джентльменский набор?»
В прихожей, прежде чем разуться, он расстегнул свою ужасную сумку и вытащил оттуда большой букет астр. Я от такого поворота офигел. Что он там себе надумал, этот охранник из салона? Я был озадачен. У меня никогда такого не было, и я не знал, что мне делать и как себя вести. Я хотел, чтобы меня выебли и, по возможности, не на ходу, это да, но и без вот этого вот ухажёрства с цветами и прочим. Мне стало неудобно за всю эту романтику, так что я, наверное, покраснел.
— Ну… давай, что ли, поцелую тебя, — cказал я, взяв цветы. — Мы будем целоваться?
— Давай… Кстати, меня зовут Лёша.
— Да? Меня, кстати, тоже…
Он расцвёл, как этот букет, и заулыбался.
Я приблизился к нему, обнял за плечи и поцеловал в щёку, потом ещё раз и ещё, погладил лысину и потёрся носом об ухо. Он смиренно принимал мои ласки. Может, он и не натурал вовсе? Передо мной был как будто совсем другой человек — без напускного хамства, безо всей этой солдафонской резкости, которую я заметил в нём в прошлый раз. От него всё так же пахло потом, хоть и не так сильно, как тогда, но всё равно пахло. Это было круто, что он не надушился и не испортил этот запах.
— Может, давай в губы? — спросил Лёша и, не дожидаясь ответа, обнял меня и сам стал целовать в губы.
Его губы были мягкими и упругими, рот — терпким от недавно выкуренной сигареты, а язык настырным и сильным. Я опять подумал о его хуе — язык так же мощно ебал мой рот, борол мой язык и требовал сдаться. И я сдался. Нет, я не просто сдался, я охуевал! Мне уже всё нравилось: и букет, и туфли в дырочку, и цыганские джинсы…
Пока Лёша сосал мой рот, я наощупь расстегнул на нём рубашку и стал гладить его торс. Тот был густо покрыт волосами, так что ими можно было играть, водя рукой, как по молодому майскому газону, пропуская волосы между пальцами. Нащупав в этих зарослях соски, я стал ласкать и поглаживать их. Соски моментально затвердели, Лёша застонал, а я обрадовался, что знаю, как сделать ему приятно. Наши хуи стояли, мы тёрлись ими друг о друга через ткань штанов. Чтобы им было теснее, Алексей положил руку мне на задницу и прижал к себе. Вторая лежала на моей пояснице.
Наконец он оторвался от моего рта и спросил:
— Я всё правильно делаю?
— Да, — ответил я, — правильно, — и, вспомнив, что он любит, когда его хвалят, добавил: — Ты охуенно целуешься, Лёша, — тогда я впервые назвал его по имени. — Ты вообще весь охуенный.
— А что тебе ещё нравится?
Я сначала опешил, а потом ответил:
— Делай то, что хочешь, чтобы делали тебе. Ну и я буду делать так же…
Лёша сначала покраснел, потом кивнул и стал гладить через футболку мой живот, как бы случайно касаясь ремня моих штанов Тогда я стянул с себя футболку, чтобы показать, что у меня тоже есть торс с сосками, пупком и прочими ништяками, от которых млеет не только он. Но Лёша ничего не понял. Он продолжал щупать мой живот, задевая ремень, но боясь опуститься ниже. Я мысленно поставил ему двойку и предложил перебраться в комнату, решив, что там проще будет расслабиться.
Я уложил моего любовника на диван, а сам навалился на него и стал целовать его шею, грудь и соски. Алексей от этих ласк вздыхал и постанывал, обнимая меня и время от времени целуя взасос. От него пахло потом. Меня это заводило, и чтобы полнее ощутить этот запах, я тыкался носом в волосатые подмышки. Я потихоньку опускался всё ниже к мохнатому животу, рукой уже наминая через штаны его твёрдый хуй. Ясно было, что прелюдию он завалил и пора переходить к основному нашему делу.
Я расстегнул Лёшины штаны и стал стягивать их. Его багровая залупа только-только показалась из-за резинки трусов, как я накинулся на неё и засосал хуй сразу до самых яиц. От Лешиного паха шёл вязкий мускусный аромат, а его хуй был великолепен — недлинный, но солидный, довольно толстый, твёрдый и жилистый, с подтянутыми волосатыми яйцами. Пососав немного, я вынул его изо рта и стал одной рукой медленно дрочить, разглядывая и полизывая пухлую круглую залупу, а другой расстёгивать свои джинсы.
Алексей, наконец, сообразил, что к чему, и, ловко высвободившись из-под меня, одним махом бросил меня на спину, а сам навис надо мной, опираясь на свои крепкие волосатые руки. От такого хода у меня перехватило дыхание. Я оказался как будто заперт со всех сторон. Стало понятно, кто на самом деле здесь хозяин. Лёша сначала пристально разглядывал меня, потом прильнул к моей груди и стал языком и губами ласкать соски. От такой ласки мои ноги сами собой раздвинулись, и я обхватил ими его талию, притянув его к себе поближе, чтобы чувствовать его стоячий хуй.
— Бля, Лёша! Выеби меня, — попросил я, — я хочу кончить под тобой.
После моей просьбы он ещё некоторое время целовал мою грудь, а потом спустился по телу и стал стягивать с меня штаны вместе с трусами. Когда мы оба оказались полностью голыми, он лёг на меня, сунув хуй мне между ног и целуя мою шею. От этой ласки меня колбасило. Я обнимал его за плечи, гладил бритую голову, прижимал к себе, безотчётно стонал и тискал его хуй между ляжками, прижимаясь своим хуем к его животу. Я хотел быть насаженным на его большую залупу, хотел быть выебанным и бесконечно просил Лёшу об этом. Тогда он отпустил меня, и мы стали готовиться к ебле.
Я достал из-под дивана заранее приготовленный тюбик с кремом.
— Зачем это? — спросил он шёпотом.
— Чтобы легче шло, — тоже шёпотом ответил я. — У тебя слишком толстый, может быть больно.
Я заметил, как он просиял от этих моих слов.
— А-а-а! Давай, я сделаю, — Лёша взял тюбик из моих рук и сам стал заботливо смазывать меня Я приподнялся на локтях и, тоже взяв немного крема, стал мазать ему хуй. Тот стоял, прижатый к животу, так что мне приходилось оттягивать его на себя. Скользкий от естественной смазки и крема, он всё время выпрыгивал у меня из руки и возвращался на место, хлопаясь о мохнатое тело.
Наконец, всё было готово — мы наигрались друг другом, и, закинув мои ноги себе на плечи, он стал входить в меня.
— Тебе не больно? — спросил он, когда залупа была уже внутри.
— Чуть-чуть, — соврал я.
Тогда он остановился, чтобы немного подождать. Мне было больно, я терпел, стараясь не подавать виду, а когда его хуй уже весь оказался во мне, я попросил его не двигаться. Лёша замер и, пока моё очко привыкало к его хую, стал мне легонько подрачивать, гладить ляжки и теребить мои яйца. Он постанывал и шёпотом приговаривал, какая классная у меня попочка и как сильно он хочет меня ебать.
Когда боль утихла и остался только лёгкий дискомфорт, я подал ему знак, пошевелив бёдрами и легонько сжав очко. Дважды повторять не пришлось — Лёша всё так же, в позе «по-офицерски», стал меня ебать. Сначала медленно и аккуратно, а потом всё быстрее, размашистее и грубее.
— Тебе нравится, мой хороший? — спросил он.
Мне нравилось, и я сказал ему об этом. Сперва я не чувствовал ничего, кроме твёрдого хуя внутри, потом каждый толчок стал отдаваться сладким тянущим чувством внизу живота. Моя залупа заныла, соски как будто наэлектризовались, а мой хуй, живот и промежность налились такой тяжестью, что мне тут же хотелось кончить. Алексей придерживал меня за ляжки. С ускорением темпа я перестал различать толчки: все они слились в одно приятное и мучительное чувство. Я лежал с полуприкрытыми глазами, смотрел на Лёшино лохматое тело, слушал его дыхание и стоны и тоже стонал. Это непередаваемо, когда кто-то, чей хуй уже не может остановиться в твоём очке, стонет от кайфа, а ты слышишь его и всё сильнее заводишься, и тоже стонешь.
В конце концов я не выдержал и стал дрочить. Наверное, мне хватило пары десятков качков, чтобы мой хуй напрягся до предела, а низ живота, очко и промежность сладко свело и я стал кончать. В этот момент Лёшу тоже накрыло. Он остановился, громко застонал и, крепко сжав мои ляжки, выпалил:
— Бля, я кончаю в тебя! Сука, бля, ёбана в рот, я кончаю в тебя! Я кончаю в тебя, пидор! — и снова застонал и стал двигаться глубокими и редкими толчками, повторяя всё тише и тише: — Бля, я кончаю в тебя, мой хороший. Пидорок мой ёбаный, я кончаю в тебя… бля, я кончаю в твою попочку…
Он кончал и ныл, как пацан. А когда всё стихло, снял мои ноги со своих плеч и, не выводя хуй из очка, рухнул на мою грудь. Мы оба тяжело дышали. Я обнял его бёдра ногами, и так мы лежали некоторое время, отдыхая. Я чувствовал, как пульсирует моё очко, разъёбанное Лёшиным хуем, как гудит мой всё ещё стоячий хуй, как тяжело и часто бьётся его сердце, как пот стекает с его лысины мне на грудь. Я гладил его крепкую, влажную от испарины спину. Всё, что со мной только что произошло, казалось мне нереальным.
Наконец Лёша отдышался и стал ласкать меня губами, тихонько подбираясь к уху и нашёптывая разные приятности. Я ласково тискал его, гладил лысую голову, прижимал к себе и без конца целовал.
— Ты не обиделся на меня? — вдруг спросил он шёпотом.
— Нет, с чего это? — удивился я.
— Ну, с того, что я назвал тебя пидором.
— Да нет… — ответил я.
Я не знал, как ему объяснить, что от мужика, когда он ебёт тебя, хочется таких вот всплесков. Мне и самому бывает стыдно за свои слова во время ебли. Но на то она и ебля, чтобы делать то, что на холодную голову не сделал бы ни за какие коврижки.
— Не, серьёзно, я не хотел, так получилось. Ну… хочешь, теперь ты меня выеби…
Тогда я тихо рассмеялся и стал целовать этого простодушного дурака. До позднего вечера мы ласкали друг друга, дурачились и разговаривали. А потом повторили всё сначала.